«Мои герои — всегда смесь реальных людей и пациентов»

Мне повезло прочитать роман Кемен Байжарасовой «В ожидании Кайроса» ещё до выхода в издательстве. С первых страниц стало ясно — это та книга, которую не хочется откладывать, и страшно, что она закончится слишком быстро. Так и случилось: я проглотила её за пару вечеров, а потом утешала себя мыслью, что при редактировании смогу перечитать её снова и снова.

Для меня эта книга о том, что в каждом человеке хранится свет, ради которого стоило родиться, и момент, оправдывающий все испытания. На мой взгляд, в сегодняшних реалиях такие книги особенно необходимы. Именно поэтому я посоветовала Кемен отправить её рукопись на конкурс «Меценат», и она закономерно вошла в шорт-лист. Всё остальное о романе я оставлю автору.

— Кемен, с чего началась книга?

— У меня давно была мысль использовать врачебный опыт в писательстве, но не в виде биографии и прочего нон-фикшна. Хотелось создать именно художественную вещь с ярко выраженной сюжетной интригой, где повседневность и медицинский реализм переплетаются с элементами сверхъестественного.

— А как родилась сама идея? Был ли это внезапный порыв или долго вынашиваемая история?

— Это было нечто среднее. Изначально у меня был план использовать свой психиатрический опыт в какой-нибудь истории. Я долго перебирала идеи, какие-то сразу отсекала, над какими-то немного поработала, но потом они сами отпали. А эта история сложилась быстро.

— Сколько времени прошло от первых черновиков до финального текста?

— Если считать с того момента, когда сформировался замысел истории, то два года. Но до этого ещё года два были попытки нащупать «психиатрическую» тему.

— Были ли сомнения — писать или не писать?

— Нет, у меня вообще не бывает сомнений по поводу писать или не писать. Дело только в желании. Есть желание — пишу. Нет — не пишу.

— Как вы определили, что это должна быть именно художественная форма, а не нон-фикшн, не мемуары, не эссе?

— У меня, честно говоря, вообще не возникал этот вопрос. Наверное, потому что писательство для меня, в первую очередь, привлекательно именно возможностью вымысла, созданием выдуманных персонажей, мира, в котором они живут. Буквального мне хватает в реальной жизни. А от написанных историй хочется другой, художественной правды, другого дыхания, ярких образов, аллегорий, метафор.

—  Герои книги реальны? Это ваши пациенты, отражения вас самой или вымысел?

— Мои герои и их истории — всегда смесь. Есть в них и отголоски реальных людей, знакомых, пациентов, меня, но большей частью они выдуманы.

— Сколько в книге автобиографичного?

— Будучи психиатром, написать такую историю, не использовав автобиографичного, было бы глупо. Таков, в общем-то, и был план: использовать свой опыт. Загруженность психиатров, потому что их всегда катастрофически не хватает, отсутствие препаратов, и даже то, что нашим отделениям зачем-то дали кучу нистатина, навязанная в девяностых оптимизация, из-за которой потеряли два корпуса — это всё автобиографично. И какие-то настроения тоже: волнение на первом дежурстве, чувство беспомощности, когда не можешь помочь, ужас, когда не можешь снять эпилептический статус, когда кто-то умирает на глазах. Но я тщательно следила за тем, чтобы автобиографичного в книге было ровно столько, сколько нужно для придания истории достоверности, и ни на грамм больше.

О персонажах

 

— Дина — невероятно сильный персонаж. Она держит пространство, остаётся, не осуждает. Откуда она появилась?

— Хороший вопрос. Я не задумывалась над ним. А сейчас, поразмыслив, думаю, что Дина — это, возможно, тот человек, которым я очень долго держалась для своих родных, детей, чтобы быть точкой опоры. 

— Вы создали Диаса — мечту любой девушки: интеллектуала, спортсмена, сильного и эмпатичного. Как вы чувствовали себя в момент его сотворения?

— Тоже только задумалась об этом. В поколении наших родителей было много таких надёжных, основательных, выносливых, немного снисходительных к женщинам мужчин. Возможно, Диас большей частью оттуда. А вообще герои у меня сотворяются как-то сами. Насильно сделать их другими даже и не получится.

— Врач, не спасший близкого, — драма. Как вы, как психиатр, относитесь к этому чувству вины?

— Да, это особая и, я бы сказала, неизбежная драма. Даже если обстоятельства были вне контроля, даже если сделал всё, что мог, каждый врач, потеряв пациента, всё равно будет сомневаться в своих решениях и действиях. Кроме того, медики испытывают чувство вины не только при потере пациента, а даже потеряв родных, к лечению которых не были причастны. Потому что профессия приучает брать ответственность на себя. Если чувство вины мешает работе и жизни, врачу самому нужна профессиональная помощь психотерапевта. Она поможет переработать опыт, осознать, что профессиональная ответственность не означает всесилие или способность контролировать все аспекты жизни и смерти.

 

О смерти

— Один из персонажей романа — смерть. И в книге она не враг, а скорее часть пути. Это ваша личная философия?

— Это не философия, это тоже опыт. Жизненный. Смерть, к сожалению, перестала быть для меня чем-то, что происходит далеко. С этим пришло осознание, что смерть — не враг, не судья, не кара, а то, что всегда рядом. И если уж она рядом, о ней надо уметь говорить, как бы страшно ни было.

— Вы когда-нибудь разговаривали со смертью в реальной жизни мысленно, конечно? Как психиатр и как писатель?

— В нашей культуре, как, наверное, и во многих других, долгое время человек должен был принять смерть более-менее стойко и безропотно. Бог дал — бог взял, и без вопросов. Но пока жив, даже заикаться об этом было не принято. И сейчас это так. Когда человек вдруг упоминает смерть, считается, она уже где-то рядом. Поэтому никогда не говорю. А как психотерапевту порой, да, приходилось инсценировать такие диалоги.

— В этой книге, несмотря на весь её свет и тепло, очень много смертей. Как вы сами переживали потерю персонажей, особенно значимых?

— Я теряла их как живых, близких людей. Хотя они ушли вовремя, следуя внутренней логике истории. Так вышло, что в процессе написания книги я потеряла маму и брата и вообще много плакала тогда. Наверное, оплакивая персонажей, я всё ещё оплакивала родных.

 

О юморе и боли

 

— Есть сцены, над которыми вы смеялись сами, когда писали? Какие? Были ли они основаны на реальных историях?

— Прям чтобы хохотала — таких моментов не помню, но где-то улыбалась. Где мама героини драпала от стражей порядка, когда разогнали их манифестацию, например. Эпизод с двумя пациентками, которые по бредовым мотивам соревновались в том, кто больше причинил вреда миру, взят из жизни. Над ними на обходах действительно хохотало всё отделение больных.

— Герои в книге часто шутят даже в самых сложных ситуациях — это отражение пациентов или собственного способа переживания тяжёлого?

— Шутить в сложных ситуациях — это моя стратегия. И пациенты такие тоже часто встречались. Нас, видимо, притягивало. И мы взаимно уважали эту привычку друг в друге.

— Некоторые реплики звучат как афоризмы. Вы заранее их придумывали или они приходили сами по себе?

— Не знаю, о каких репликах идёт речь, но звучит как комплимент, спасибо. Заранее ничего не придумывала. Может быть, что-то просто взято из жизни, но в основном все диалоги родились при написании.

 

О профессиональном и личном

 

— Есть ли разница между тем, как травму переживают пациенты, и тем, как вы её переплавили в художественный текст?

— Разница большая. Пациент переживает по-настоящему. У казахов есть пословица, которая в переводе звучит: «Тяжелее всего тому месту, куда упал камень». Пациенты — это тот самый эпицентр, который принял ударную волну. А писатель просто описывает словом разрушения и как это было. Но всё равно это бывает очень больно.

— Некоторые сцены книги выглядят как расстановки, психотерапевтические практики, катарсисы. Это сознательное перенесение опыта из практики на бумагу? Или, наоборот, текст вытащил изнутри то, что вы ещё не осознавали?

— Специально не старалась, скорее текст вытащил. Как оказалось, он знает меня лучше, чем я сама.

— Есть ли среди героев такие, в которых соединились судьбы сразу нескольких реальных людей? Или вы всё же принципиально разделяли: «вот это мой персонаж, а это пациент»?

— Да, такие герои есть. Иногда в одном персонаже соединялись судьбы и переживания нескольких реальных людей: пациентов, коллег, знакомых. Это позволяло создать более объёмный, живой образ. Но при этом я всегда принципиально избегала полного совпадения с кем-то конкретным, чтобы сохранить этическую дистанцию и уважение к реальным историям.

 

О писательстве

 

— Что для вас самое сложное в писательстве?

— Работая в психиатрии, я много руководила: отделением, поликлинической службой, экспертизой. И это, ей-богу, легче, чем руководить одним собой. А писать больше некому. Ты единственный исполнитель. Местами недисциплинированный, ленивый и сачковатый. Поэтому самое сложное для меня в писательстве — это самоорганизация. 

— Работа психиатром — это тысячи человеческих историй. Как вы решаете, какая из них станет литературной?

— Сложно решаю я этот вопрос. И взять хочется побольше, и нагромождать нельзя. Поэтому сначала тратишь время, эмоции, пишешь всё, что кажется интересным. Потом отсекаешь, оставляя тех персонажей, которые будут работать до конца. Из того, что не попало в эту книгу, думаю, можно спокойно написать ещё один роман. Так что временами размышляю над новым «психиатрическим» сюжетом. 

— Писательство — это терапия или самоподрыв? Что вы чувствуете, когда пишете?

— И то, и другое. Пока другие защищаются от боли, ты стремишься обнажить её. Пусть это не всегда твоя травма, но ты вытащишь из себя, из каждой жилки, из  каждой клетки всё, что хотя бы чуть-чуть сопряжено. Это больно и немного против инстинкта самосохранения. Но в итоге выходит терапия.

— Используете ли вы ИИ при написании текстов?

— Стыдно признаться, но когда я писала эту книгу, ИИ для меня ещё не существовало. Я сподобилась познакомиться с ним буквально в этом году. И он мне пока ничем не может помочь. Разве что корректурой. Или я не умею им сполна пользоваться. А вообще, было бы классно, конечно, иметь литературного раба. Вот бы я тогда настрочила! Идей же полно, а времени не так много.

— Что бы вы посоветовали тем, кто чувствует в себе текст, но боится начать?

— Если боишься, возможно, и не стоит начинать. Писать надо, когда текст не просто чувствуется, а когда он не помещается внутри. Когда он не спрашивает, писаться ему или нет.

— Ваши советы для тех, кто начал писать?

— Единственный совет, который мне помог при написании книги, был от Стивена Кинга. Он звучит так: «Если хочешь написать книгу, не стремись написать идеальную книгу». Его и посоветую. 

 

Беседовала Юлия Губанова